Франц Рубо.

"Последний взгляд".

Около 1904.

 

Великий труженик художник Франц Алексеевич Рубо (1856-1928) прославился в основном своими грандиозными панорамами важнейших сражений России. Одна из них посвящена обороне Севастополя 1854-1855 годов. Рубо создавал её в 1904 году. Но один сюжет из этой истории никак не укладывался в жёсткие рамки панорамы, и ему была посвящена отдельная картина Рубо «Последний взгляд». Она запечатлела горестный момент русской истории – сдачу Севастополя.

Когда в 1853 году по инициативе России началась война с Турцией и русский флот под командой П. С. Нахимова одержал блестящую победу над турками в Синопской бухте, в целом мире никому в голову не могло прийти, что эта война будет называться Крымской, что Севастополь будет осаждён французами и англичанами и что война эта приведёт Россию к почти полной изоляции и горечи поражения. Причиной войны стала давняя борьба великих держав за проливы, влияние над дряхлеющей год от года Османской империей. После победы русских при Синопе в Лондоне и Париже решили ввязаться в войну на стороне Турции, ввели флот в Чёрное море и, блокировав русский флот в Севастополе, в начале сентября 1854 года начали высадку войск в Крыму. Вскоре союзники одержали лёгкую победу над русской армией у реки Альма. И тут вдруг выяснилось, что Россия не подготовлена к войне ни на море, ни на суше. Известно, что армия – зеркало общества и государства. Режим Николая I оказался не в состоянии использовать новейшие достижения техники того времени для улучшения военного дела. Даже такие всем очевидные вещи, как превосходство пара над парусом, дальнобойность нарезного оружия по сравнению с гладкоствольным, оказались недоступны для сознания правителя России. Заместитель шефа жандармов Л. В. Дубельт в 1847 году – задолго до Крымской войны! – внёс в свой дневник такую запись: «Английский флот стал заводить винтовые корабли. Мне пришло в голову, что ежели их флот будет двигаться парами, а наш останется под парусами, то при первой войне наш флот тю-тю! Игрушки под Кронштадтом и пальба из пищалей не помогут <…>. Эту мысль я откровенно передал моему начальнику (А. Ф. Орлову – шефу жандармов и ближайшему сподвижнику Николая I – Е. А.) и сказал моё мнение, что здравый смысл требует, ежели иностранные державы превращают свою морскую силу в паровую, то и нам должно делать то же и стараться, чтобы наш флот был так же подвижен, как и их. На это мне сказали: «Ты, со своим здравым смыслом, настоящий дурак!» Вот тебе и на!». В итоге к 1853 году у англичан и французов было 258 пароходов, а у России – всего 24. Поэтому победоносный, но парусный флот Нахимова даже носа из Севастопольской бухты высунуть не мог. В плачевом состоянии оказалась и артиллерия. Когда корабли союзников в 1854 году блокировали русскую крепость Бомарзунд на Аландских островах, то выяснилось, что ядра русских орудий даже не долетают до кораблей противника, которые беспрепятственно расстреливали укрепления. И уже никакое мужество гарнизона спасти дело не могло: выдержав многодневный страшный расстрел, Бомарзунд выбросил белый флаг. То же самое, только в несравненно больших, катастрофических масштабах произошло и под Севастополем. В начале октября союзники начали бомбардировку Севастополя, который к этому времени был хорошо укреплён и вооружён снятыми с кораблей пушками, а его гарнизон был усилен моряками флота.

Во главе обороны стояли любимые командиры – адмиралы В. А. Корнилов и П. С. Нахимов, которые вели себя в высшей степени мужественно и достойно. Позже они вместе с тысячами защитников Севастополя погибли на его бастионах. Почти год (349 дней) оборонялся Севастополь. Многомесячная осада сочетала почти непрерывный артиллерийский обстрел земляных бастионов крепости и попытки с помощью штурмов прорвать оборону. Самые ожесточённые бои развернулись на Малаховом кургане – господствующей высоте. Тем временем русская армия стояла в глубине Крыма и несколько раз пыталась помочь осаждённым. 13 октября 1854 года в долине под Балаклавой произошло сражение, в котором погибла почти вся кавалерийская бригада лорда Кардигана, в которой был весь цвет британской аристократии. В Англии эту крымскую долину потом назвали Долиной смерти и помнили о ней долгие годы. И всё же армия не сумела помочь Севастополю. Наступившая зима была тяжким испытанием для всех участников осады. Сопротивление русских войск было стойким, даже фанатичным. И всё же весной 1855 года чаша весов стала склоняться в сторону союзников – они имели превосходство в вооружении, боеприпасах. От Балаклавы, главного порта, куда непрерывно причаливали корабли с подкреплениями, к Севастополю они проложили железную дорогу, в то время как русские подводы с припасами вязли в жуткой грязи крымских дорог, не в силах помочь осаждённым. К лету 1855 года против 40 тысяч защитников крепости стояло огромное 140-тысячное войско союзников. В памятный для англичан и французов день Ватерлоо, 18 июня, начался штурм Севастополя. И хотя он был отбит, силы защитников были на исходе. Когда командующий армией князь М. Д. Горчаков спросил солдат второго бастиона, много ли их осталось в живых, они ответили: «Дня на три хватит, ваше сиятельство!». 8 сентября после отчаянного штурма французы взяли Малахов курган. Сотни трупов вокруг и на склонах кургана и трёхцветное французское знамя на его вершине – всё, что увидел Горчаков в подзорную трубу. В тот же день он издал приказ эвакуировать гарнизон из крепости и подорвать её укрепления. Ночью по всему периметру обороны начались взрывы и пожары. «Севастопольское войско, - писал Л. Н. Толстой, участник обороны, - как море в зыбливую, мрачную ночь, сливаясь, развиваясь и тревожно трепеща всей своей массой, колыхаясь у бухты по мосту и на Северной, медленно двигалось в непроницаемой темноте прочь от места, на котором столько оно оставило храбрых братьев, от места, всего облитого его кровью, от места, одиннадцать месяцев отстаиваемого от вдвое сильнейшего врага и которое теперь велено оставить без боя». По понтонному мосту, наведённому через Большую бухту (одним из понтонов стал корпус знаменитого брига «Меркурий»), гарнизон и жители двинулись на Северную сторону, в Россию. Моряки шли по мосту со слезами на глазах: неподалёку из воды торчали, как кресты кладбища, верхушки их родных кораблей – в начале блокады флот был затоплен при входе в гавань, чтобы помешать союзникам войти в неё. Толстой передаёт те чувства, которые владели людьми, шедшими через мост. Всех смущал приказ об отступлении: «Непонятно тяжело было для каждого русского первое впечатление этого приказания. Второе чувство был страх преследования. Люди чувствовали себя беззащитными, как только оставили те места, на которых привыкли драться, и тревожно толпились во мраке у входа на мост, который качал сильный ветер. Сталкиваясь штыками и толпясь полками, экипажами и ополчениями, жалась пехота, проталкивались конные офицеры с приказаниями, плакали и умоляли жители и денщики с поклажею, которую не пропускали, шумя колёсами, пробивалась к бухте артиллерия, торопившаяся убраться. Несмотря на увлечение разнородными суетливыми занятиями, чувство самосохранения и желания выбраться как можно скорее из этого страшного места смерти присутствовало в душе у каждого…

Выходя на ту сторону моста, почти каждый солдат снимал шапку и крестился. Но за этим чувством было другое, тяжёлое, сосущее и более глубокое чувство: это было чувство, как будто похожее на раскаяние, стыд и злобу. Почти каждый солдат, взглянув с Северной стороны на оставленный Севастополь, с невыразимой горечью в сердце вздыхал и грозился врагам…». Горькие чувства севастопольцев испытали многие в стране. Величие и могущество России были повержены в грязь, ценности, которые казались ранее незыблемыми, на поверку оказались официозной ложью, армия проиграла всё, что могла, флота не существовало, страна переживала позор поражения. Современники вспоминали, что настроения в обществе были тягостные, люди ждали неминуемого поражения в надежде, что оно, как мощная гроза, расчистит невыносимо душную атмосферу николаевского царствования. Итоги этого правления Николая были, действительно, удручающи. Очень точно это выразил крупный государственный деятель П. А. Валуев: «Сверху блеск, снизу гниль!». К этому выводу люди приходили с неизбежностью, касаясь любой сферы жизни. 18 февраля 1855 года умер Николай. Ходили упорные слухи, что царь, не дожидаясь позора поражения в войне, принял яд. Начиналась новая эпоха…

Евгений Анисимов. «Письмо турецкому султану. Образы России глазами историка. «Арка», Санкт-Петербург. 2013 год.

* * *

 

ПОСЛЕДНЕЕ

ГЛАВНАЯ СТРАНИЦА

 

СМОТРИТЕ ТАКЖЕ: